Как влюбился в туфельку старенький башмак

Варсегов. Чуешь ли ты, Грачева, как выросло мастерство наших писателей?! Сегодня у нас три явных шедевра в прозе. Не буду пальцем показывать. Да и поэзия очень даже.

А ведь еще недавно наши авторы с трудом слагали слова, и сколько слез пролила ты в кофе ночами бессонными, мучительно переписывая рассказы. И можно уже сказать, что наш с тобою вклад в развитие отечественной литературы значителен и весом. И жизнь прожита не зря, и если скоро в каком-то поселке… Радужном появится улица Варсегова и Грачевой, то это будет вполне заслуженно.

Грачева. Ага! И Пик Пифа, и Граваров Перевал. Через который мы по-суворовски на заднице...

Нее, слез еще на целое озеро хватит. Над фонтанами Петергофа.

А вот что авторы сильные появляются, и не очень сильные подтягиваются — это точно.

Ну да ладно. Я лично хочу отметить сегодня и «Фразы» - Зиборов в ударе. Тоже идет твердым слогом на премию.

Так что, финишная борьба предстоит нешуточная, а призов немного будет.

Кстати, и о них, о призах поощрительных. Отправили их. Погуляют - и придут. Сообщайте на форуме о положении дел. Иначе мы следующей темой сделаем "Почтовые страдания".

А пока - давай-ка поговорим об одном из элементов мастерства критика (я не слишком витиевато?)

Если писатели у нас неустанно совершенствуются, то комментаторы просто регрессируют на глазах. Корзина полна вредных поганок, тупоголовиков и поэтоморов. Хочу сказать прямо: решили написать коротко и ясно "Г-о!" - так и пишите. Но письмом. И на свой адрес. Мы читать подобное более не желаем, даже в корзине. Давайте договоримся, что ругательный отклик на произведение все-таки должен быть неоскорбительным, развернутым и мотивированным. Как, кстати, и отзыв положительный.

В качестве тренировки предлагаю сегодня разобрать, скажем, рассказ "Туфелька". Что хорошо? Чего не хватило? Как бы вы сами завершили его? Произведение это очень показательно, поскольку сам сюжет дает простор для фантазии и выбора концовки.

Второй рассказ - «Чао, Феручио!» Вы знаете, что мы не принимаем произведения более 5 000 знаков. Эта история и так несколько ужата, но все равно велика. Любопытно: какую часть вы бы сократили, чтобы «уложиться» в норму? И от чего смог бы отказаться сам автор?

Попробуем поиграть по-взрослому.

Варсегов. Соглашусь, что «Туфелька» требует острой критики. Интересное, но незаконченное произведение. Наверняка наши остроумы, не говоря уж о их антиподах наших, предложат неожиданные концовки. Хотя и, не сомневаюсь, дело доведут до кровати. Но это тоже логично, только, желательно в романтической форме. Дуб – Ваш звездный час. Публика затаила дыхание!

Ты нам вот что скажи, Грачева, мы ж теперь уходим в соцсети, где ждет нас что-то таинственное и, говорят, высокое. Лично меня, ветерана социализма, всякое «соц» пугает. Но ты у нас баба ученая, к тому ж интуиция у тебя волчья. Скажи, как туда попасть, чего бояться или радоваться чему?

Грачева. Насчет «Туфельки» - так не об острой критике речь, ни в коем случае, а о больших возможностях простенькой казалось бы придумки.

Про остальное же — вот вам. Варсегов пойдет первым, не бойтесь.

О ПЕРЕХОДЕ В СОЦ.СЕТЬ и необходимости регистрации

Пифовцам в подарок от нас - подробная инструкция. Цените - другие форумы таких преференций не получают :)

Итак, мы начинаем новые конкурсы, открываем новые сообщества в новой же, с иголочки, социальной сети КП.

Идите и регистрируйтесь. Там вас уже встретят "наши" - пишущие, которые нашли дорогу сами: Софья, Валерий Веснин, О.Ф. и многие другие.

Так вот, идите сначала на адрес:

my.kp.ru

Там заполните за 3 минуты всякие пункты и отошлите.

На всякий случай: ничего "интимного" при регистрации не требуется. Там главное - электронный адрес свой указать. Это модератору «центральному» надо, чтоб чужих не пускать. Или чтобы банить тех, кто отличается дурными наклонностями. Сразу же на Ваш адрес придет письмо: "Нажмите на ссылку, чтобы идентифицироваться".

Нажмите на эту ссылку.

Потом - закройте все, что откроется. И опять, заново, идите на my.kp.ru. Кстати, есть кнопочка "Запомнить" - и компьютер ваш запомнит пароль, чтоб всякий раз его не набирать.

Найдите по очереди следующие сообщества: "Ни дня без строчки" (внимание, поэты-прозаики, любящие малые формы! Тут уж будете сами свое добро публиковать, и никакая Грачева не влезет редакторским копытом в ваши нетленки. Но смотрите — теперь за себя сами отвечаете: все рога неспиленные будут торчать наружу и бодать хорошие оценки!), "Детский лепет" (вспомним детство золотое и призы получим!) и "Лицом к лицу" (конкурс эпиграмм, для профессионалов. Но и любителям блеснуть не возбраняется. Итоги - еженедельно. Возможно, и с гонораром!).

Нажмите в каждом из этих сообществ кнопочку "присоединиться".

"Ни дня без строчки" и "Детский лепет" - уже действующие. Уже начинаем конкурс.

Так что, смело жмите сверху на "Добавить статью" - и пишите в "Ни дня без строчки" свой какой-нибудь стих. Или историю. Образцы уже есть. Только не вздумайте ПРЕВЫШАТЬ указанный объем!

Там же, слева в каждом сообществе, есть "Описание" и правила - что писать, сколько, что за конкурс. Внимательно ознакочьтесь. И никаких повестей-романов - дисквалифицируем :)

Можно и комментарии оставлять на то, что уже там есть.

Голосованье — кнопками плюс и минус под выложенным произведением. За Грачеву или Варсегова можно не голосовать, мы не участвуем. Так, прогуляться вышли и показать, что не боги горшки обжигают:)

Это будет чуть посерьезнее ПИФа.

Да, в сообществе "ПИФ" тоже не забудьте зарегистрироваться!

Со следующей недели мы переезжаем туда. Так что, первым делом всех сегодняшних авторов приглашаем занять места на сетевой сцене. Но на ПИФе выпуски по-прежнему выкладываем мы, там сами своих новых рассказов не публикуйте.

Все равно, и "Колумнисты", и все акции тоже скоро переберутся туда, так что, и так, и так - регистрироваться. Зато порядка будет больше, а хамства, "разжигания" и ругани, за что нас очень бранят, меньше.

К тому же, у всех вас появится собственная страничка, на которой Вы можете сами свои произведения выкладывать. Например, на ПИФе — отредактированные, а у вас, для сравнения — целые-невредимые. Фотку или аватарку, или любую картинку симпатичную не забудьте поместить (при желании).

И не бойтесь: все там просто до неприличия, и ребенок разберется.

Если что-то «глючит», «не хреначит», или «не открывается» - нажмите наверху страницы, там, где адрес этой страницы, справа, ма-аленькую кнопочку «Перекрут» - стрелочка такая закрученная. Вместо нее появится красный крестик.

До встречи в тайных чертогах!

P.S. На всякий случай - вот ссылки на сообщества, если трудно найти будет (но сначала надо зарегистрироваться):

Ни дня без сторочки

ПИФ

Детский лепет

Лицом к лицу

Прошлые выпуски и правила конкурса можно посмотреть ТУТ

Таблицу итогов найдете ЗДЕСЬ.

РАССКАЗЫ

Владимир Дунин (Торонто, Канада).

Почему военному трибуналу чистые штаны понадобились?

Мне довелось прожить несколько недель (в купе поезда, каюте, гостинице) с очень интересным человеком. Дважды Герой Советского Союза, один из самых популярных и любимых в армии военачальников (я никогда не слышал о нём никаких отзывов, кроме очень хороших), генерал-полковник Иван Михайлович Чистяков выступал перед военными и их семьями, а мы, артисты, потом давали концерт.

На сцене Иван Михайлович в основном повторял то, что было написано о нём в книгах, а мне он часто рассказывал истории, которые тогда напечатать было нельзя — да и, наверное, даже рассказывать не рекомендовалось. И если я уже, признаюсь, забыл, с какого именно плацдарма и в котором часу утра началось то или иное наступление (можно посмотреть в книге), то вот все эти истории помню, как будто бы только что мне их рассказали. Одну из них и предлагаю читателям в том же виде, как ее услышал.

- Приносит мне как-то председатель трибунала бумагу: «Подпишите, Иван Михайлович! Завтра в 09:00 хотим новобранца у Вас тут перед строем расстрелять».

«За что, - спрашиваю, - расстрелять?»

«Бежал с поля боя. Всем другим трусам в назидание».

А я эти расстрелы, скажу тебе, терпеть не мог. Я же понимаю, что этот молокосос вчера за материну юбку держался, дальше соседней деревни никогда не путешествовал. А тут его вдруг схватили, привезли на фронт, не обучив как следует. И сразу под огонь.

Я ведь тоже (даже в книжке своей об этом пишу) с поля боя по молодости бегал. И не раз, пока дядя (я под его началом был) своими руками пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит. Это же стра-а –ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они кричат: с разорванными животами, с оторванными ногами-руками... Вроде и мысли в голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и всё дальше и дальше. Ох, как же трудно со своим страхом справиться! Огромная воля нужна, самообладание, а они с опытом только приходят. С ними люди не родятся.

И вот этого мальчишку завтра в 09:00 возле моего КП убьют перед строем...

Спрашиваю председателя трибунала: «А вы разобрались во всех деталях его воинского преступления?» Тот мне: «А чего тут разбираться? Бежал – значит, расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно».

Говорю: «А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй за мной – поедем в эту часть разбираться».

А чтобы в эту часть проехать, нужно было обязательно пересечь лощину, которая немцем простреливалась. Но мы уже приспособились и знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывается позади тебя, другой впереди, а третий он не успевает – ты уже проскочил.

Ну вот выскочили мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот раз. Остановились в перелеске, ждём – а трибунала-то нашего нет, не едут и не едут.

Спрашиваю шофёра: «Ты точно видел, что немец мимо попал?» - «Точно,- говорит – оба разрыва даже не на дороге были!»

Подождали мы их с полчаса и поехали дальше сами. Ну всё я там выяснил, насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал «Мама», сеял панику итд. Поехали обратно.

Приезжаем на КП. «Что случилось с трибуналом?»,- спрашиваю. – «Ничего не случилось»,- мне говорят. - «Они сейчас в столовой чай пьют».

Вызываю командира комендантского взвода, приказываю немедленно доставить трибунал ко мне. Через пять минут приводят ко мне эту троицу. Один ещё печенье дожёвывает. Спрашиваю: «Куда вы делись? Почему не ехали за мной, как я приказал?»

«Так ведь обстрел начался, товарищ генерал-полковник, поэтому мы назад и повернули».

Говорю им: «Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что полагается за оставление командира в бою и бегство с поля боя?»

Побелели. Молчат. Приказываю командиру комендантского взвода: «Отберите у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09:00 расстреляйте всех этих троих перед строем!» Тот: «Есть! Сдать оружие! На выход!»

В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член Военного Совета нашего фронта). «Иван Михайлович, ты что вправду собираешься завтра трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен этого трибунала».

«Ну уж нет, - я Хрущёву говорю. – Мне теперь никаких других не нужно! Только этих же хочу». Тот засмеялся, говорит: «Ладно, держи их у себя, раз хочешь».

И вот аж до самого конца войны мне ни одного смертного приговора больше на подпись не приносили. А командир комендантского взвода мне после доложил, что все трое в ту ночь просили часового, чтоб им чистые штаны дали.

................................................................................................................................................................

Валентина Стеблина (Киев)

Туфелька forever

Утром, выходя из квартиры, холостой инженер Пайкин обнаружил женскую туфельку у порога. "Made in Italia" прочитал инженер надпись внутри «иностранки». Итальянка была изящной, с модным небольшим каблучком. Не придав находке большого значения, Пайкин оставил туфельку там, где нашёл, и отправился на работу.

Вечером Мисс Изящество поджидала его на прежнем месте. Грустью и доверием веяло от туфельки на коврике, как от потерявшегося щенка. Инженер почти равнодушно переступил через неё и вошёл в квартиру. На следующее утро туфелька не исчезла. Соседи начали ехидно улыбаться.

− Что ж ты свою подтоптанную не забираешь? – сострил Чугунков из десятой квартиры.

Он врал: туфелька была новой.

Пайкин без эмоций отнёс туфельку к мусоросборнику на своём этаже. Подумав, водрузил её на узенький подоконник в тамбуре. Неожиданно картинка "Одинокая странница на фоне немытого окна в лучах утреннего солнца" получилась красивой. Инженер облегчённо вздохнул – здесь находке самое подходящее место. Но вечером того же дня творение искусных итальянских мастеров грациозно стояло на коврике у двери как памятник одиночеству инженера. Пайкин решительно вошёл в квартиру, надел лучший костюм, завязал новый галстук. Затем он бережно внёс туфельку в самое сердце своего тесного холостяцкого жилища. Место для гостьи нашлось не сразу. Наконец, она несмело прислонилась к томику Рембо на нижней полке стеллажа.

Вечером следующего дня, прячась от знакомых на улице, Пайкин нёс в кулаке букетик фиалок. Рядом с грациозной туфелькой на полке раздула бока крошечная ваза.

С появлением кожаной жилицы в квартире стало чувствоваться женское начало. Холостяк не ходил по квартире небритый, не ел непосредственно из кастрюль и даже приобрёл мягкие туфли для дома вместо потёртых шлёпанцев.

Однажды, возвращаясь с работы, инженер увидел у своего подъезда грузовик, в который плечистые парни грузили всякую мебель. Руководила этим действом изрядно потрёпанная жизнью тётка, худосочная и некрасивая. Она громко жаловалась товарке, упитанной даме с сочувствующим выражением лица: "Как сошлись с Узелковым в рукопашную, так я ему прямо в харю ту туфлю бросила. Помню точно. До сих пор не могу её найти. Неужели этот стервец Узелков и её пропил? Он может что угодно пропить, даже прошлогодний снег". Бросив взгляд на говорившую, мужчина впоймал себя на мысли: "Чудо, если Узелков после рукопашной остался в живых".

Быстро поднявшись к себе, Пайкин на все замки запер входную дверь, закрыл окна, отключил телефон. Когда с улицы донёсся рык отъезжающего грузовика с боевой мадам Узелковой на борту, он вытер холодный пот со лба и дал отбой. Сильный мужчина дрожащими руками приготовил чашечку ароматного кофе, добавив туда несколько капель настоящего армянского конъяка.

– За тебя, дорогая!

…............................................................................................................................................................

IL'IN (Волгоград)

Последний гость

Будильник закричал громко, словно хотел испугать. Владимир Иванович Кобликов проснулся. Пора гостя из гостиницы везти в аэропорт.

Вода под краном показалась ледяной. Владимир Иванович поглядел в зеркало: на свежем воздухе загорел до черноты. Побрившись, он почувствовал себя свежее, вспомнил гостя, который спал в полной уверенности, что его поднимут, доставят по назначению, что бы не произошло.

Звякнул сотовый.

- Кто там? - сонно спросила жена.

- «Служебка». Ждет у подъезда. В город, а затем в аэропорт…

- Помни у тебя печень.

Кобликов поморщился. В клетке запрыгал щегол. Пришлось накрыть его полотенцем, вынести на балкон. Рыжий кот проводил щегла взглядом, пружинкой перевернулся в корзинке, свесил хвост на пол. Владимир Иванович потрепал Кузю под горлышко. Закрыл за собой дверь.

Летний город был свеж и молод. Жары не еще было. Ехать минут двадцать. Владимир Иванович выставил голову в окно.

Вчера был большой торжественный ужин для гостей Дня города в ресторане, Владимир Иванович сидел в фойе. Потом все отправились на салют. Кобликов был приставлен сопровождающим к гостю из Новосибирска, не отходил от него ни на шаг. Они даже сдружились. До глубокой ночи засиделись в баре гостиницы.

От того, как Кобликов с заданием справится, зависело многое. Возраст пенсионный, начальник отдела всеми силами искала повод, влепить ему выговор за плохую работу.

Один уже был. Ни за что.

Срочно потребовалась подборка подарочных книг. Владимир Иванович тряхнул связями. Росчерком пера местное начальства одобрило договор на закупку. А вот на самом верху что-то вдруг не заладилось, руководство решило поменять тематику книг. И на том основании, что договор был личной инициативой Кобликова, ему и влепили выговор.

По привычке Владимир Иванович снял с договора ксерокопию, но Шеф отказался от своей подписи, заявив, что она подделана. Ну, не судится же с ним в самом-то деле. Тем более, что занятие бесперспективное, в юридическом отделе работала дочь областного судьи, проигранных дел в организации не было.

Второй выговор грозил Кобликову увольнением, мог лишить его льготной пенсии.

Лифт поднялся на третий этаж гостиницы. Из служебного номера выглянула Лена-большая – она отвечала за размещение гостей:

– Ну-с, коллега, кого мы вычеркиваем? – зевнула она.

– Новосибирск.

Гость проснулся не сразу, потребовал на посошок, впрочем, собрались без происшествий.

«Служебка» рванула по пустым улицам в аэропорт.

- Вот блин, - ругнулся новосибирец. - с соседом забыл попрощаться.

- Не беда! Вот телефон!

- Новосибирск - Томь. Земляки. Надо лично встречаться. Улетает тоже сегодня.

У Владимира Ивановича похолодело сердце. Аэропорт не был столичным, вполне могло статься, Томь летит тем же рейсом.

- Ну, тогда, что мешает нам с ним попрощаться. - Владимир Иванович взглянул на часы, хлопнул водителя по плечу, завизжали тормоза на развороте: в аэропорт ехали с запасом.

Томича растолкали, пока втолковали ему, что праздник закончился, пока искали билеты...

В аэропорт мчались уже на полной...

… В отдел по связям с общественностью Кобликов заявился гоголем.

— Ну, герой, как проводил последнего гостя? – начальник была женщина одинокая, любила брючные костюмы, крепкие сигареты, цвет одежды и юмор предпочитала черный. Со своим замом - лучшей подругой, - они за столом уже отмечали проводы гостей.

- Девочки, вы меня знаете! Когда я вас подводил!

- Шампанское будешь? – предложила начальница.

А Кобликов вдруг вспомнил не к месту, чем заканчиваются эти тихие застолья, как он уже раз «багажом» отправлял домой начальницу на такси, и пить расхотелось.

– Лучше уж бутерброд...

– Тяжела была ночка с гостем в баре, халявщик?

– А вы что мне прикажете делать? Гостеприимство - прежде всего!

Начальник с замом по-свойски заржали.

- Ну, докладывай - не тяни?

– А у меня вопрос. Кто должен был провожать в аэропорт гостя из Томска?

Начальник кивнула заму:

– Ну?

Зам развела руками:

— У меня все в ажуре! - она притянула со стола документы, пробежала пальцем ответственных за проводы гостей - в праздник было множество изменений, - строка гостя из Томска оказалась ничьей.

- Кто-кто? Кобликов! – нашлась зам. – Мне что сто раз проверять!

- Как Кобликов? Да вы что! - взвился Владимир Иванович. - Я что своих подотчетных не знаю!

- Не кричите, - повысила голос начальница, - вы вечно все путаете!

- И не надо вешать на меня этот прокол. Спасибо надо сказать. Я вас всех выручил.

- Кобликов, ваше вранье легче проверить, чем вы себе представляете.

В коридоре зазвучал смех, – стайкой с вокзала возвращались сотрудники..

- Ну, и как там у нас девочки дела «на панели»? Гостей проводили? Все приемом довольны? Ублажили мы всех? Вспомните, говорила я: за Томск у нас отвечает Кобликов?

- Да, – подхватили новость девчонки, - Он что, опять отпирается?

- Это же беспредел, - побагровел Кобликов.

В дверь осторожно постучали.

- Ржете как кошелки на базаре, - заглянула в отдел Лена-старшая, - Ну, думала совещание. - грохнула на стол сумку с продуктами из гостиницы, - Во! Все уехали - гуляем!

- Мать, а ты к стати. Вот лапшу вешает, что не он за Томск отвечал.

- Хоть бы раз честно признался, Кобликов! Хватит врать! - Лена-старшая подняла бокал. – Да, я сама ему Томск в аэропорт собирала. Обиженному нальем?

- Я пить с вами не буду, вы из меня дурака делаете!

- Ну, и контингент ты себе подобрала в отдел по связям, начальница…

- Да надо что-то решать…

… Через три месяца Владимира Ивановича торжественно выпроводили на пенсию, и вручили памятный сувенир, который Кобликов сам себе приобрел в магазине. Служебное расследование и второй выговор сделал его рассудительным.

– На даче там не засиживайся! – вручая паспорт от мотоблока растрогался Шеф. – Специалистами не бросаются. Идея есть — создать совет ветеранов, ты у нас в плане первый.

Размякший Владимир Иванович облобызал на прощание коллектив, благодарность в рамочке «за многолетний и добросовестный труд» оставил в отделе - она была без официального приказа, сам такие умел печатать.….

…На его место приняли сына бухгалтерши, до того он торговал сантехникой.

…............................................................................................................................................................

Майя Краснова (г. Москва)

Феофания

Моей прапрабабке Феофании суждено было в первый раз увидеть Россию из окна военной повозки, в которой помещик Карчинский вез ее в качестве военного трофея из поверженного Адрианополя.

Во времена многочисленных русско-турецких войн привозить с собой взятых плен греческих или турецких наложниц было обычным делом. Карчинский, уже собравшись домой после победы русской армии в битве под Адрианополем, случайно увидел на развалинах дома местного крестьянина юную гречанку и понял, что пропал. Вслед за своими знаменитыми соотечественниками – Голицыным, Ганнибалом, Пушкиным, он сходил с ума от чужестранной диковинной красоты девушки и уже готов был на все – увезти, жениться, и даже отдать жизнь своей греческой красавице.

- Фаня, Фанечка, моей, моей только стань - всё отдам, всё твоё будет, - словно в полузабытьи шептал Карчинский.

Но Феофания только бросала на него взгляд своих иссиня-чёрных глаз, в которых Карчинский, будь он чуть умнее, разглядел бы тоску по далёкой, опалённой солнцем родине и всю решимость неповиновения. Хрупкая, невысокая гречанка с гордым афинским профилем и перевязанными античным узлом волосами сторонилась помещика. Он казался, да и был ей совсем чужим - суховатый, с запоздало пробудившейся мужской похотью, которая сочилась даже из его низко посаженных узких злых глазок. Словно диковинная птица ходила Феофания по владениям Карчинского, провожаемая любопытными взглядами крепостных.

Однажды вечером она вышла в сад. Задумавшись, тихо сидела в беседке и вдруг услышала мужской голос, напевающий незнакомую ей старинную русскую песню. Это был Иван – крепостной Карчинского – молодой парень двадцати трёх лет отроду. Ивана продали Карчинскому, как искусного кузнеца, за двести пятьдесят целковых.

Феофания не понимала в песне ни слова, но странным образом в голосе этого красивого русского парня она услышала шепот балканского моря и шелест греческих смоковниц. Иван был смущён, но не мог отвести взгляд от черных "нерусских" глаз греческой красавицы. Он смотрел на нее прямо, по-доброму, и хотя они не могли говорить друг с другом, Иван первый в этой чужой стране понял ее страх и тоску, а она разглядела в его глазах печаль многолетней крепостной неволи.

После их первой встречи не проходило ни одного вечера, когда бы они не виделись.

- Сэ агапо, эго агапо су, Ваааничка, – в один из вечеров шептала Ивану по-гречески слова любви Феофания, а её изящные эллинские пальцы порхали в его русых волосах.

Феофания и Иван не могли заметить Карчинского, который в бессильной злобе наблюдал за молодой парой. Его узкие злые глазки сжались в щель под низким лбом, мускулы лица задрожали, он сжал кулаки, покачнулся и медленно, спотыкаясь, пошел в дом. В ту ночь Феофания долго не могла заснуть, предчувствуя беду. Утром в её покои без слов вошел Карчинский и вывел полусонную в чём была во двор. Все крепостные были в сборе - мужики сняли шапки, как на поминках, бабы торопливо крестились, прижимая к себе детей. Карчинский держал Феофанию за руки, развернув её к толпе. Через несколько минут невдалеке послышались шаги и тяжелый стон. Феофания вздрогнула, и, обернувшись, увидела Ивана. Его вели под руки двое хмурых бородатых мужиков. Иван шел медленно и как-то несмело, а на его лице белела окровавленная повязка - на том месте, где раньше были глаза. Когда она в ужасе закричала, он беспомощно замотал головой, словно пытаясь найти её лицо, которое ему никогда не суждено было больше увидеть.

- Хочешь идти к нему? Иди.. , - произнёс Карчинский с затаенной надеждой в голосе.

Крепостные замерли, никто не издал ни звука. Феофания посмотрела на Карчинского, а потом на Ивана. Под взглядами десятков глаз подошла к нему и взяла за руку. Медленно двинулись они сквозь ряды крепостных, которые расступились, давая дорогу. Кто-то успел повесить им на плечи две холщовые сумы для подаяния - прощальный подарок Карчинского.

Так, словно в последний путь, крестьяне провожали Феофанию и Ивана, которые были вынуждены жить подаянием почти три года. Крепостные русских деревень дивились на эту странную пару: гордая, с прямой осанкой иноземная красавица в лохмотьях и слепой русский парень. Через три года над ними сжалилась сердобольная русская помещица и взяла Феофанию и Ивана к себе - ее кухаркой, а его конюхом. Там же, в имении помещицы, через несколько лет родилась моя прабабушка, а потом еще двое сыновей и одна дочка.

Прошло больше ста лет. Почти у всех женщин нашей семьи по материнской линии греческие черты, у меня уже типично европейская внешность. Но иногда, когда я смотрю в зеркало, мне кажется, что где-то в его глубине я вижу старинный греческий профиль моей гордой и непокорной прапрабабки, которая предпочла роскоши и безбедному существованию нищету, но вместе с любимым. Она не испугалась ничего и всё выдержала. Она победила. И если моя судьба готовит мне испытания, я бы хотела пройти через них так же, как она – не испугавшись одиночества, бедности, презрения. Пройти через всё ради любви.

…............................................................................................................................................................

Владимир Викторович (Иркутск).

О Возвышенном

- Ну, высказывай свою просьбу, раб божий, - голосом усталого пожилого мужчины произнес Всевышний.

- Извините, конечно, но давайте для начала договоримся, что вы не будете называть меня рабом, - не очень уверенно проговорил Егор, служащий ООО «Обычные люди».

- Это все, что ты хочешь? Нет вопросов. Я ухожу, и ты меня больше никогда не услышишь, - сказал Господь, нахмурившись.

- Подождите. Ну, что за обиды, честное слово. Бог с вами, называйте как угодно. У меня есть проблемы посерьезнее.

- Говори, раб божий.

- Какой же вы упрямый, однако. Ладно. Итак, проблема, собственно, одна. Меня никто не замечает!

- Что еще за бред? Ты создан из доброкачественной плоти и крови. Ты, слава Мне, жив пока, и все твари, которые обладают глазами, могут тебя созерцать.

- Я это говорю не в буквальном смысле. Как вам это объяснить... Помните, когда я пришел из отпуска, начальник на планерке стал говорить, что я плохо выполнял свои обязанности на предыдущей неделе? - спросил Егор.

- Нет, не помню. Ты что думаешь, я на всех планерках присутствую? Ну, допустим, твой начальник это и говорил. И что?

- Как что? Так меня же на той неделе не было! - воскликнул Егор.

- А почему тебя не было? Вот он тебя и ругал за то, что ты где-то болтался, и дела у компании шли плохо.

- Что значит «где-то болтался»? Я же вам с самого начала сказал, что я был в отпуске! - сорвался Егор.

- Я помню. Ты на меня голос-то не повышай, а то вообще с работы вылетишь. А возможно, и еще откуда-нибудь.

- Извините, забылся. Я что хотел сказать: Петр Иванович даже не вспомнил, что я был в отпуске, - заискивающим тоном объяснил Егор.

- А, ты про это. Понятно. И чего ты хочешь?

- Я хочу, чтобы все было наоборот.

- По рукам. С завтрашнего дня твой Петр Иванович в отпуске.

- Понятно, - грустно произнес Егор.

- Дурачок, - ласково, с улыбкой в голосе сказал Бог и вздохнул. - Ну что тебе понятно. Помнишь, как ты разогнался с горы на трехколесном велосипеде и не мог поймать педали? Тебе ведь всего три года было. Отец бежал за тобой со всех ног и не мог догнать. Оставалось каких-нибудь десять метров до улицы, по которой сновали машины, и ты, трехлетний карапуз, за секунду сообразил притереться рулем к стене дома и таким способом затормозить. Помнишь?

- Помню, - удивленно сказал Егор. - Так это вы все устроили?

- Я, но не все. Я дал тебе способность думать. А решение принял ты сам. Понимаешь? Просто сам принял решение… Помнишь, как смотрели на тебя прохожие?

- Вообще-то нет, - признался Егор.

- Тогда поверь мне: все вокруг смотрели на тебя восхищенно. Все тебя заметили. И знай: с той поры ничего не изменилось, если не считать того, что ты стал чуть лучше произносить букву «р»…

…............................................................................................................................................................

Валерия Грачева (Минск)

Женский пасквиль

В жизни каждой нормальной и не очень женщины рано или поздно, но все-таки случается это чудо.

Ее, эту самую женщину, вдруг, без предупреждения, объявления, всяческого приготовления и прочих «ений» посещает большое и светлое чувство, называемое любовью.

В принципе, оно может быть маленьким и темным, кривоногим, лысым, с оттопыренными по ветру ушами и вечно заложенным носом, ворчливым, мерзким, постоянно придирающимся и щемящим кошмаром, но, тем не менее, это все же - большое и светлое, данное нам (по нашему же убеждению) в первый (второй, третий ...) и последний раз!

И вот, получив желаемое, мы раскрываемся. Глаза наши, лучистые и сияющие, распахиваются, увеличиваются в размерах и категорически перестают видеть что-либо дальше собственного, ой, простите, большого и светлого, сидящего на лице вожделенного субъекта, носа.

Боже, какими мы становимся покладистыми и внимательными! Царапина на пальце любимого превращается в тяжелую рану. Всеми силами мы стараемся успокоить, убаюкать, уговорить, уложить, умиротворить и, в конечном итоге, натворить такого, о чем и через год вспомнить-то будет не просто смешно, но и очень неудобно.

А его неудачи! Вот где благодатная, непаханая целина.

«Говори, говори, любимая! Не останавливайся».

Вздыхай и гладь поникшую мужскую голову, выдавливай из нее скудную, соленую слезу, которая, пробежавшись по небритой щеке, шлепнется на тонкую ласкающую руку и заставит твое сердце сжаться и застонать от жалости и сочувствия.

Вперед, дорогая! Кто, как не ты, поможет ему!

Кто, как не ты, будет сидеть ночами в засаде, стараясь поймать эту синюшную, общипанную, потрепанную чужими, жадными руками, но такую желанную птицу, называемую удачей.

Ты будешь чихать и кашлять, пить антибиотики, закапывать нос и сиплым голосом рассказывать подружкам о слабом здоровье своего единственного, неповторимого, сидящего на твоей хрупкой, тонкой шее, широкоплечего неудачника.

О! У нас опять проблемы? Там развалилось, там расклеилось, здесь разорвалось, а тут пошло по швам? Не печалься, любимый! Что может быть проще. Утро вечера мудренее. Да, конечно, одна голова хорошо, а две – лучше (особенно, когда вторая уже сладко похрапывает, а первая лихорадочно решает практически не решаемые вопросы).

Чего только не делала я по милости мужчин. О чем только не узнавала и с чем только не сталкивалась. Мужчины, которых я не любила, устилали мой путь розами. Мужчины, которых любила я, любили только мое тело, разрывая на кусочки мою душу.

Спасибо вам, мальчики. За нас, за всех.

Благодаря вам мы становимся сильнее и жестче, умнее и настойчивей.

Благодаря вам мы учимся добиваться и вычеркивать из памяти тех, кто остается позади.

Спасибо за то, что забываете поздравлять нас с праздниками, потому что именно это заставляет нас умнеть и сжимать волю в кулак.

Именно благодаря вашим слабостям мы становимся на обе ноги и редко надеваем розовые перчатки. Вы заметили, как мало ярких цветов? Мы ходим в черном и сером, мы красимся в темный цвет и обожаем черное белье.

А что у нас внутри? Это не важно. Это сложно и не понятно. А то, что непонятно, утомляет.

Мы жесткие и сильные, мы слабые и ранимые. Мы такие разные и такие одинаковые. Мы ищем и не находим. Вы имеете и теряете.

Но мы все равно любим вас, потому что в жизни каждой женщины рано или поздно случается это чудо. Ее очередной раз посещает большое и светлое чувство. Круг замыкается. И все начинается сначала.

…............................................................................................................................................................

Михаил Золотухин (г. Нижний Тагил)

Руки-птицы

Детство. Я лежу в постели, укутанный теплым стеганым одеялом. Оно горячее. Мое тело горячее, воздух вокруг меня горячий - у меня высокая температура, чуть больше 40 градусов. Простуда. Мамины руки как две мягких и ласковых птицы кружат надо мной. Вот они сперва поправили подушку, затем подоткнули одеяло, поднесли к моему рту стакан вишневого сока. Эти руки и сок - самое яркое воспоминание из моего детства. В детстве всегда, когда я заболевал и у меня поднималась температура, мне не хотелось ничего другого есть или пить - только вишневый сок. И по моей просьбе мама шла в магазин и возвращалась оттуда с литровой банкой. И мне становилось легче. Вот я закрываю глаза - и почти мгновенно падаю в бездну кошмара: на меня надвигается огромное чудовище, оно пламенем дышит мне в лицо, приближается все ближе и ближе. Мне становится страшно, и я кричу. Но какая-то неведомая сила выдергивает меня из бездны, я просыпаюсь, прихожу в себя. Еще не открыв глаза, чувствую на своем разгоряченном лбу что-то прохладное. Это снова мамины руки-птицы: они успокаивают меня, гонят мой страх. Пока они находятся здесь, я еще держусь, но стоит им вспорхнуть с моей головы, как вновь сползаю в кошмар. Опять огнедышащее чудовище приближается ко мне, опаляя своим нещадным жаром. Но руки-птицы кружатся рядом, они настороже.

… Детство давно ушло. Сегодня мне 36, и у меня уже свои дети, и один из них - сын, и он тоже бывает болен, и лежит в постели, и руки-птицы уже его матери, моей жены, кружат над ним.

А я часто, особенно в последнее время, приезжаю к своей маме. И ее руки тревожно тяутся ко мне, хотя я здоров. Я пытаюсь их успокоить, говорю маме, что я только посижу и уйду, что не надо беспокоиться, но они что-то делают, над чем-то колдуют то в комнате, то в кухне. Я хожу следом, гляжу на них и на маму. У них — осень. Им холодно, но в теплые края не улететь. Согреть их может только тепло тех, над кем они кружили в детстве. Теперь наша очередь отгонять от них кошмары, пока не улетят они навсегда в другую, далекую и неизведанную жизнь.

…............................................................................................................................................................

Алексей Кремлев

Самый Эротичный Рассказ

Лето. Жара. Синее небо. Стройотряд. Аркалык...

Мы строим Светлое Будующее. Строим интенсивно и самозабвенно: сдадим объект раньше срока - можем ехать домой. А домой хочется. Восьмидесятый год, и Светлое и Будующее так близко, что уже видно, можно почти дотронутся... А потому работаем от восхода до заката, почти без перекуров и перерывов, работаем по-настоящему, немного за деньги но в основном за Идею.

Через пару недель такой "самоотдачи" замечаем, что в сугубо мужском общежитии, в пятиэтажке, несколько дальних комнат отданы женскому"пополнению". Ну, пополнение так себе - видали мы!.. А вот Валя — невероятно! Здесь, среди казахских степей, и вдруг... Каких-нибудь лет150назад все художники и поэты перестрелялись бы за право воспеть это чудное создание. Ангел. Губы, глаза, все остальные прелести - краше и не представить...

«Забудь, Старик, - сказал Серёга, заметив в моих глазах отражение неких чувств и желаний. - Это Валька с Архитектурного, там и не такие, как ты, обламывались. Ходят слухи, что она вообще мужиками не интересуется. Не комсомольское это дело любовь-морковь, понимаеш...».

...Ей — 20, мне — 18... Посмотрим..

И победила Молодость. Через два вечера точки над «и» были расставлены. Она — прекрасна, я - не менее... Она - чиста и невинна, я - только от незнания о её существовании слегка опытен, а потому (так как наша любовь - это сразу и навсегда!) «вот ключ, и около часу ночи, когда уснёт соседка по комнате, можно «прийти в гости".

Как настоящий друг, какие водятся только в молодости, Серёга был посвящён. "Переживал" за меня весь день, очень деликатно подначивая: «Это у тебя ключ в кармане, или ты уже в гости готов?»

...Ну пора... На непослушных полусогнутых я поднялся на пятый этаж, стараясь не клацать замком открыл дверь... В полумраке, встречая меня, Валя приложила палец к губам, в другом углу неровно сопела на своей кровати её соседка по комнате Динара. «Подождём, пока уснёт», - шепнула Валя.

Подождём... Как она была прекрасна в этом своем невообразимом неглиже, под которым, как я с оборвавшимся дыханием убедился, ничего не было...

Подождём, тем более, что моё сердце стучит громче отбойного молотка - наверное мешает Динаре заснуть. Надо успокоиться... Потихоньку поцеловав Валю, я положил руку на что-то приятное, спрятал нос в чём-то мягком и тёплом, затаился...

… Открываю глаза. Рядом лежит Валя... в спортивном костюме! Отвернувшись к стенке, покашливает выразительно Динара... У Вали заплаканные глаза и воспалённые покусанные губы. Спрятав взгляд и собрав свою одежонку, я выскочил за дверь...

Пару дней Серёга вопросительно-сострадательно меня разглядывал. Потом я ему рассказал - так он ржал, хохотал, заливался и задыхался, и уже никогда не смотрел на меня без улыбки. «Ты у нас как Корчагин, тот однажды тоже не смог, переработал!» - ехидно утешал он меня.

А Валя? Её я больше никогда не видел. В тот же день она изчезла из общежития...

Я помню о ней всю жизнь.Те женщины, которые были со мной близки, и не догадывались, что моему безграничному к ним вниманию они обязанны Ангелу моей юнности, девчонке с покусанными губами.

Валя...

…............................................................................................................................................................

Анна Левина (Нью-Йорк)

Чао, Феручио!

Италия. Приморский городок Ладисполь захлёбывался от наплыва эмигрантов из разных городов Советского Союза. Это была первая волна приезжих после почти десятилетнего перерыва на период «застоя».

Кочегары с кандидатскими степенями, разнорабочие с инженерными дипломами, одним словом, «отказники», годами ждавшие разрешения уехать из страны, испытав все мытарства отверженных в своём отечестве, наконец, были выпущены на волю.

Надо было срочно снимать жильё, а свободных квартир не хватало. «Апартаменте!» – кричали у каждой двери приезжие. «Одеса но!» – не открывая, кричали им в ответ итальянцы, что в переводе означало «пока нет», но среди эмигрантов прошёл слух, что одесситов почему-то пускать не хотят. Одесситы громко возмущались и недоумевали, как их распознают за закрытыми дверями.

В центре городка, у фонтана, русско-орущий муравейник отпугивал местное население, заставляя обходить главную площадь лабиринтами переулков. Вновь прибывшие искали каких-нибудь знакомых, имевших крышу над головой, встречали их поцелуями и объятиями, просились на постой, но через две-три недели ссорились, на том же месте, у фонтана, бранились, жалуясь друг на друга, находили других сердобольных знакомых, и всё начиналось сначала.

Но не лучезарным морем и приветливыми улочками, не пёстрыми распродажами и индюшачьими крыльями на завтрак, ужин и обед, не беззаботными буднями и шумными разборками у фонтана запал в душу женской половины эмиграции маленький Ладисполь.

Главной достопримечательностью курортного городка был итальянец Феручио, златокудрый с проседью, холёно-загорелый, обвешанный золотыми браслетами и массивной цепью с огромным крестом на груди, похожий то ли на главаря мафии, то ли на киногероя.

Феручио знал всех, и все знали Феручио. Он говорил по-русски легко и свободно. Единственное слово, которое ему никак не давалось, – «бумажка».

- Феручио, скажи «бумажка»! – просил какой-нибудь шутник.

- Бумаска, – потешно получалось у Феручио, и все умирали со смеху.

- Издевай, издевай! – беззлобно улыбался в ответ Феручио.

Слыша его разговоры по-русски, мужчины, удивлённо складывая брови домиком и, скептически пожимая плечами, уверенно заявляли, что Феручио – не иначе как агент КГБ.

Но это, конечно, от ревности, потому что не было в Ладисполе женщины, которая бы не попала под обаяние больших синих глаз с чуть припухшими, приспущенными веками и сочногубой улыбки итальянца.

Больше всего Феручио любил одиноких женщин с детьми. Он осыпал их подарками, о которых бедные эмигрантки не могли даже мечтать (как правило, магнитофон и наборы косметики). Он помогал им переезжать с квартиры на квартиру, покупал лекарства, если они болели, терпеливо выслушивал все проблемы их прошлой и теперешней жизни, угощал, развлекал, опекал и влюблял в себя со страшной силой и детей, и маму.

При этом Феручио и сам влюблялся нежно и искренне, страдал при мысли о предстоящей разлуке и горько плакал при расставании, что не мешало ему уже на следующий день после отъезда возлюбленной так же нежно и искренне влюбляться в другую маму других детей. По его словам, он бы женился на каждой из них, если бы уже не был женат на местной владелице магазина мужской одежды, красавице, на холодность и фригидность которой Феручио жаловался всем своим избранницам. Женщины жалели несчастного, отдавая ему без остатка свою душу и тело. У многих из них в Америке были мужья, по разным причинам уехавшие раньше, по которым они скучали в разлуке, а теперь, сравнивая далёких мужей с Феручио, о долгожданной встрече думали с тоской и смятением.

В Ладисполе на первое время меня приютила моя бывшая сокурсница по институту, приехавшая на месяц раньше. Она только что проводила в Америку другую свою подружку и взахлёб рассказывала мне о горьком романе подруги с местным потрясающим итальянцем, к сожалению, женатым на какой-то бездушной ведьме. Любовь закончилась абортом, но Феручио, так звали «Ромео», рыдал и клялся, что разведётся и приедет в Нью-Йорк, чтобы забрать Ирку (так звали «Джульетту») обратно в Италию, теперь уже навсегда. Особенно на мою сокурсницу произвели впечатление настоящие слёзы, которыми плакал итальянец. Ведь это такая редкость! «Иркин муж три года живёт один на чужбине и, хотя ноет по телефону, что соскучился, не заплакал ни разу! Разве это любовь? Разводиться с ним надо и выходить замуж за Феручио!» – горячо возмущалась моя подруга. История показалась мне ожившей сказкой о Золушке, и я подумала: «Везёт же людям!»

Всё свободное время мы проводили у моря, где у нас был свой эмигрантский уголок, все друг друга знали, и, хотя валялись на песке небольшими компаниями, были как одно целое, а наш пятачок даже получил в городке прозвище «Русский пляж».

На нашем пляже я сразу обратила внимание на человека, резко отличавшегося от всех, во-первых, высоким ростом, во-вторых, огромным переносным магнитофоном, а, в-третьих, массивным золотым крестом на груди. Человек лежал на животе в стороне от всех и с откровенным интересом разглядывал толпу. Несколько раз его взгляд останавливался на мне и внимательно как бы ощупывал сверху донизу. Я ёжилась и чувствовала себя неловко, потом не выдержала и злобно стрельнула глазами в наглеца. Однако его моя неприветливость нисколько не смутила, он улыбнулся мне в ответ, как доброй знакомой, вдруг встал, не спеша подошёл и сел рядом на песочек. От такого нахальства я просто вскипела, тем более, что все вокруг на нас тут же уставились.

– Вы не поможете мне разгадать интересный феномен? – К моему изумлению, на чистейшем русском языке с чуть заметным акцентом обратился ко мне незнакомец. – Когда раньше, лет десять назад, я выходил на пляж с магнитофоном и включал русские народные песни, ваши соотечественники сползались к моей подстилке со всех сторон, весь день проводили около меня, и я со многими очень подружился. А теперь я включаю вашу Аллу Пугачёву, и народ разбегается, будто я заразный, дружить никто не хочет. А мне скучно, я люблю русских, они интересные люди, у каждого своя история. В чём секрет?

– Секрет в том, – недовольно буркнула я, – что это другая эмиграция, это люди, которые много лет не могли выехать из России и были, как у вас называется, в «чёрном списке». «Отказники» – от слова «отказ вместо разрешения уехать», иными словами, отщепенцы – от своей страны отреклись, а в другую их много лет не пускали.

– Вы тоже отщепенец? – удивился незнакомец.

– Нет, я – отщепенка, – поправила я.

– От-ще-пен-ка, – медленно повторил незнакомец несколько раз. – Надо запомнить!

– А вы – итальянец? – не удержалась я. – А русский язык откуда?

– Как откуда? От вас, от эмигрантов. Вот и сейчас так хочется поговорить, а не с кем, лежу один, как дурак!

– Магнитофончик свой выключите и будете лежать, как умный, – усмехнулась я. – Ну, мне пора, чао!

– Чао! – Незнакомец легко встал и, не торопясь, вразвалочку пошёл к своей одинокой подстилке. Я собрала вещи и направилась к выходу.

– Ты окончательно перешла на итальянский? – ехидно крикнул кто-то из толпы мне вслед.

«Так я и знала! Теперь на пару дней будет о чём болтать!» – с досадой подумала я и, сделав вид, что ко мне это ехидство не относится, глядя поверх голов, чтобы ни с кем не встречаться глазами, поторопилась уйти с пляжа.

Я быстро шла по центральной улице, когда вдруг почувствовала, что кто-то идёт рядом. Повернув голову, от неожиданности я остановилась. Незнакомец с пляжа как ни в чём не бывало стоял рядом со мной.

– Хочу вас проводить, – сообщил он мне.

– У нас принято спрашивать разрешения, и вообще – мы не знакомы.

– Давайте познакомимся, – не сдавался итальянец, – меня зовут Феручио, а ваше имя я уже знаю.

Настроение моё моментально изменилось. «Интересно, – подумала я. – Неужели это тот самый безутешный «Ромео» так беспардонно пристаёт на улице?».

Феручио, неправильно истолковав мой заинтересованно-любопытный взгляд, заботливо поправил лямочку сарафана у меня на плече и предложил:

– Поехали завтра в Рим. Никто не покажет его лучше, чем я!

И тут же добавил:

– Жду в восемь утра на вокзале.

Я не успела открыть рот, а Феручио быстрыми шагами уходил прочь, и бежать за ним вслед по центральной улице мне совсем не хотелось.

«Не поеду», – решила я перед сном и, проснувшись спозаранку, нарядившись в самое лучшее платье, неслась по улице к вокзалу, боясь опоздать.

Феручио в светлых брюках и рубашке в голубую полосочку, выгодно подчёркивающую загар, уже ждал на перроне.

Обычно мы ездили в Рим в общих вагонах третьего класса с деревянными полками, но в этот раз я попала в роскошное купе с мягкими бордовыми бархатными диванами. Феручио рассказывал смешные истории из нашей эмигрантской жизни в Ладисполе, я смеялась, и дорога в Рим показалась мне слишком короткой. Я с сожалением вышла из поезда, однако чудеса продолжались.

Сколько раз, прежде бывая в Риме, я с завистью поглядывала на беззаботных счастливчиков в маленьких кафешечках прямо на улице, а теперь я сама сидела за белым кружевным столиком и пила вкусную холодную кока-колу, как будто я не бедная эмигрантка с непонятным будущим, а настоящая дама из высшего благополучного света!

Потом мы пошли в Ватикан. Очередь окружала собор тройным кольцом, как каменная стена средневековую крепость. Я приуныла, но Феручио, не останавливаясь и крепко держа мою руку, неведомымии путями из одной двери в другую провёл меня прямо в прохладную тишь музея. Задрав голову, глядя на расписные потолки и стены, я потеряла ощущение пространства и времени.

– Мадам, – тронул меня за плечо Феручио. – Сюда ещё можно вернуться, а сейчас пора обедать.

Я вдруг почувствовала, что действительно проголодалась и ужасно устала.

В ресторане Феручио заказывал какие-то диковинные закуски, обязательные макароны под разными соусами и подливами. Принесли несколько видов живой рыбы. Феручио бросил на поднос взгляд, и немного погодя перед нами дымилось блюдо с одной из жертв его выбора. Во время десерта я перестала понимать, что ем, находясь во власти чудесного неведомого вкуса.

Когда мы вышли на улицу, полуденный зной прошел. Мы кидали монеты в фонтан Де Треви, и я чувствовала себя одрихэпбернской принцессой из любимого фильма, а вместо Грегори Пека рядом стоял красавец Феручио и так радовался моим восторгам, будто подобное не у меня, а у него было впервые в жизни.

– Устала?– потрепал он меня по щеке.

– Немножко, – призналась я, хотя на самом деле устала до изнеможения, но очень хотелось, чтобы этот прекрасный день длился подольше.

– Сейчас отдохнем, – пообещал Феручио и галантно распахнул тяжелую дверь Мы вошли в маленький холл с зеркалами в рамах с позолоченными завитушками. За позолоченно-завитушной стойкой в углу сидела дама непонятного возраста с гладкозачесанной головой, хотя завитушки, под стать интерьеру, пошли бы ей гораздо больше.

«Видимо, это отель, – равнодушно подумала я. – Какие дела у Феручио могут быть в отеле? А, ладно, не мое дело».

Феручио между тем о чем-то шептался с дамой за стойкой. Я с удовольствием уселась в мягкое кресло. От усталости веки мои слипались, и я почти задремала, когда услышала знакомый голос:

– Мадам, зачем спать в кресле? Можно отдохнуть гораздо удобнее!

Я открыла глаза. Феручио стоял передо мной, улыбаясь и помахивая ключиком на колечке. Моя сонливость моментально улетучилась, и внутри у меня что-то сжалось.

– Значит, так? – улыбнулась я в ответ. – Ты меня прогулял, накормил и теперь, как уличную девку, привел в отель? Я должна расплатиться за полученное удовольствие?

– Ну, что ты! – вспыхнул Феручио. – Просто пойдем, примем душ, отдохнем. Ты мне не доверяешь?

– Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла? Тогда давай договоримся сразу, – я перестала улыбаться – ты не любишь меня, я не люблю тебя, ты будешь жить в Италии, я - в Америке, и никто не будет делать аборты! Привет тебе от Иры, я живу у ее подруги и все знаю!

– А зачем тогда пошла? – огрызнулся Феручио.

– А затем, мой милый, что хотела посмотреть на эту неземную любовь, когда здоровенный мужик рыдает, как грудной ребенок! Хочешь упражняться в разговорах по-русски – пожалуйста, не хочешь – арриведерчи! Иди, отдай ключ, не трать понапрасну деньги и время.

Мы молча вышли из отеля, молча дошли до автобусной станции, молча сели в автобус и молча ехали.

Вдруг Феручио расхохотался:

– Эгей, мадам, почему ты – Феручио? Я привык, что я – Феручио! – Он обнял меня за плечи.– Не могу на тебя сердиться. Слушай, зачем живёшь у подруги? Почему не живёшь сама?

– Потому что квартиру мне не оплатить, дорого, а комнату никак не найти.

– Хорошо. Я поговорю с кем-то. Приходи завтра на пляж.

Феручио сдержал слово, и через пару дней я переехала в чудесную комнату на втором этаже, с огромным балконом во всю стену, на который падала тень от высоких деревьев. На балконе стояло кресло под большим синим зонтом. После обеда я брала книгу, садилась на балконе и читала, пока могла разобрать буквы, до самой темноты.

С Феручио я встречалась в основном на пляже. Мы болтали обо всём на свете. Он откровенно рассказывал о своих любовных интрижках, а я ему – о наших советских коммуналках.

… – И я тебе повторяю: твой Феручио – агент КГБ! – кипятился мой приятель по пляжу Генка. – Я за ним давно слежу. Он тебе мозги полощет, а ты уши развесила!

– Гена, завидуют молча, – лениво возражала я, млея на солнышке. – Никакой он не агент, просто бабник, но у него хороший вкус, выбранные им интеллигентные женщины хорошо говорили по-русски.

Я влюблялась в Рим всё больше и больше, а поездки с Феручио, который знал в Риме любой переулок, были как праздник.

– Послушай, – как-то раз сказал он мне, – почему ты никогда ничего у меня не попросишь? Меня просят о чём-то, я хочу сделать подарок тебе. Неужели ты ничего не хочешь?

– Хочу, – сказала я. – А не прошу – ты сам знаешь почему. В отель я не хожу.

– А я хочу, чтобы ты попросила, ну, пожалуйста!

– Хорошо, – согласилась я. – Хочу в кино.

– Кино? Я говорю о подарке!

– А это и будет для меня лучший подарок. Я ведь хочу не просто кино. Я видела в Риме афишу. В это воскресенье премьера советско-итальянского фильма «Очи чёрные» с вашим Марчелло Мастроянни, и попасть на неё я очень-очень хочу!

Феручио на минуту нахмурился, подумал и махнул рукой.

– Раз я обещал – попадёшь!

… Кинотеатр поразил меня своей роскошью, сравнимой, пожалуй, лишь со знаменитой Мариинкой в Ленинграде. Несмотря на дневной сеанс, дамы были в вечерних туалетах, а мужчины в смокингах. Наш джинсовый вид, наверное, кого-то шокировал, но виду никто не подал. Мне было всё равно, я ждала встречи с дамой с собачкой, с никито-михалковскими интонациями, со своими любимыми актёрами…

Половина фильма была по-русски, половина по-итальянски. Феручио переводил мне на ухо итальянскую речь, по щекам его катились слёзы, и он приговаривал: «Это всё про нас, про тебя и про меня!»

– Спасибо тебе, – сказал вечером, прощаясь, Феручио. – Все просят у меня магнитофон и косметику, а ты подарила мне фильм, который я никогда не забуду, как и тебя!

… Пришла и моя пора уезжать. В последний день перед отъездом, возвращаясь за полночь с прощальной гулянки, я столкнулась у дверей своего дома с Феручио. Он был в белых брюках, любимой голубой рубашке и тёмно-синем клубном пиджаке, с золотыми пуговицами.

– Где ты была? – кричал на всю спящую улицу Феручио. – Хотел вести тебя в ресторан перед отъездом! Пять часов тебя ждал, замёрз, шесть раз на стенку писал!!!

– Прости, – виновато бормотала я. – Мы ведь не договаривались, как я могла знать, что ты меня ждёшь?

– Жду, – всхлипнул Феручио. – Ты меня не любишь, а я тебя люблю. Приеду в Нью-Йорк, попробуй только сделать вид, что меня не знаешь!

– Конечно, приезжай, – обрадовалась я. – Весь город тебе покажу, всё-всё, кроме отелей!

– Издевай, издевай, – грустно покачал головой Феручио.

Мы обнялись.

– Чао, Феручио, – прошептала я.

– Чао!

На следующий день я прилетела в Нью-Йорк. Меня встречала моя тётя, мамина младшая сестра, уехавшая давно, лет двенадцать назад.

Тётя кинулась мне на шею и после первых объятий и поцелуев спросила… Нет, она не спросила меня о моей маме, её родной сестре, оставшейся в Ленинграде, она не спросила меня, где мой муж, с которым я развелась перед самым отъездом…

– Девочка моя! Ты же ехала через Ладисполь, ну как там Феручио? – спросила меня тётя, и на её лице расплылось мечтательно-восторженное выражение.

…............................................................................................................................................................

Валерий Ерёмин (Рабочий посёлок Сурское Ульяновской обл.)

Рыбка моя

Лёшка и сам толком не понял, как это всё получилось. Не заладилось что-то с женой. До этого было более-менее нормально. И называл он её часто - «Рыбка моя». А тут слово за слово – «Акула!» И даже гораздо хуже… И вот однажды она собрала вещички и уплыла к маме в город. Лёшка переживал, но вида не показывал. Успокоившись, начал писать жене письма. Перед отправкой перечитывал их и сам содрогался от написанного. «Неужели это не тронет, не проймёт её? А?» - с надеждой думал он.

И вот - долгожданный ответ:«Может, приеду в гости на Новый год!».

В душе Лёшка ликовал, но на людях был спокоен, едва скрывая свои чувства. Новый год медленно, как казалось Лёшке, но приближался. Дня за два он решил съездить в лес за ёлкой, а заодно проверить озёра. На некоторых уже прошёл «сгар». «Повезёт, попаду на «сгар», поймаю рыбы к новогоднему столу» - мечтал он, кладя в коляску старенького мотоцикла топор, пешню, черпало и пару мешков.

Мороз и снег не пугали Алексея. От природы он был крепкий и здоровый, а помахав в кузне молотом, ещё больше закалил себя. Он раскраснелся от облизывающего его лицо холодного воздуха пробираясь по снежным волнам лесной дороги. Иногда он спрыгивал с мотоцикла, чтобы подтолкнуть, если тот застревал. А вот и еловые посадки. Он выбрал самую красивую ёлку. «Думаю понравиться мой Снегурочке - улыбался он, и, вслух разговаривая сам с собой, нежно укладывая елку в коляску. – Так, а теперь проверю озеро».

Лёшка знал, и не только от рыбаков, что «горит» оно накануне, или на самый Новый год, и крайне был удивлён, что там никого нет. Взяв пешню сошёл на лёд, выбрал место и играючи прорубил майну. Очистил её ото льда. Пристально глядя в тёмное водяное окно, старался угадать, будет «сгар» или нет. Вода припахивала, «мемра» - мелкая рыбёшка - начинала клубиться в майне. Лёшка сделал вывод: надо ждать.

На озеро и окружавший его лес, как-то сразу рухнув, обрушилась ночь. Лёнка наладил костёр. В большой жестяной банке заварил смородиновый чай. Закусил салом с хлебом. Ночевать одному в лесу даже зимой ему было нормально. Он был настоящий мужик: рыбак и охотник. Лёнька дремал у костра, который согревал его тело, а душу грела предстоящая встреча с женой. В дрёме ему даже виделись любовные сцены, и он что-то бормотал и улыбался. Очнувшись, он проверял майну, рыба не шла. Прошла ночь. Только днём потянулась рыба, и то периодами. В Лёшке проснулся инстинкт – зов предков! Он прорубил ещё три майны и забыл обо всём на свете. Метался от одной к другой. К вечеру он наловил целую коляску рыбы, а она всё шла и шла. Он умудрился утопить топор. Попробовал достать палкой, черпалом – не получилось. Решил нырять. Разделся догола и, попрыгав у майны, не решился. «Да ну его на хрен ещё русалка утащит или прибор оторвёт»» - и, рассмеявшись мигом оделся и кинулся к костру. Теперь это было тлевшее большое сухое дерево на берегу. Так он вторую ночь ловил, бегал, грелся, дремал. А рыба всё шла. Когда он дремал, ему привиделся сон. Будто его окружили огромные чудовища и решили казнить. Да непросто казнить, а сжечь на костре. Лёшка вскочил и рванул от чудищ.

Очнулся он в лесу недалеко от костра. Большой палец правой ноги стал мёрзнуть. Прогорел валенок. Дыру пришлось заткнуть тряпкой. Зародилось новое утро. А рыба шла. Лёшка, сломал черпало. А рыба шла. Он наловил ещё два мешка. Сбросил старый шубнячок, закатал рукава и ловил руками. Они стали похожи на красные гусиные лапы. Мужики, приехавшие на озеро, издали с другого берега не могли понять что это. Что за зверь на льду, и что он делает. Подойдя ближе, они всё поняли. А Лёшка, взглянув в их сторону, дико сверкнув глазами прохрипел – «Не подходи это мои майны. Моя рыба. Руби свои». – «Да ты чё Лёха? С Новым годом!» - «С каким ещё Новым годом?» - «Да сегодня же первое января!»

Тогда Лёшка пришёл в себя и принял человеческую позу, встал на ноги.

«Там, Лёха, у тебя вроде жена приехала». – сказал один.

«Не вроде, а точно» - сказал второй – Моя её видела».

Что-то прорычав, Лёшка ринулся к мотоциклу. И вскоре гружёный рыбой и ёлкой он летел домой, бормоча: «Рыбонька ты моя, да что же это я наделал? Рыбонька моя!» Ворвавшись в дом, он увидел мать хлопотавшую у русской печи.

«Где?- выдохнул Лёшка – Жена где?»

«Где, где? Уехала… Не знай, где тебя носит!»

Лёшка молча доскочил до автостанции, но автобус уже ушёл. Не в себе добрался он до дома. Там его ждали друзья: «Лёша, да не переживай ты так. Ты пойми самое главное - любит она тебя. Дурило! Раз приехала — точно, любит! Да ещё не всё потеряно, у нас ещё один Новый год впереди, по-старому! Махнёшь к ней сам, к своей рыбке! Ну и рыбки отвезёшь!

…............................................................................................................................................................

СТИХИ

Янина Миллиз (Москва)

Колыбельная

Колыбель качает кошка,

Там сопит котёнок-крошка.

Кошка ласково глядит,

Колыбельную мурчит:

«Спи, малыш, усни, котёнок,

Замечательный ребёнок,

Самый лучший и пушистый,

Самый ловкий, умный, быстрый.

Спи, мой ласковый и нежный,

Света луч во тьме кромешной,

Мира маленького сладость,

Спи, моя кошачья радость».

.......................

Аист Антон

Что там на крыше за топот и звон?

Это, наверное, Аист Антон.

Он вил очень долго большое гнездо,

Но как-то гнездо получалось не то.

То ветки не очень красиво торчат,

Как будто он их насовал наугад.

То вместо ветвей он приносит на крышу

Добытую где-то детскую лыжу.

Повсюду разбросаны сучья и сено,

Сегодня же аист воюет с антенной.

Он сбоку подходит, с того и с другого,

Клюет ее, тянет и пробует снова.

И бабушка грозно Антону кричала,

Что он ее свински лишил сериала.

Кричала, что кто-то на ком-то женился,

А кто- непонятно: экран отключился.

«Антошка! – кричат возмущенные мамы, -

Тряси эту штуку во время рекламы!

И Миши и Маши спокойно сидели

И тихо сидели – мультфильмы смотрели.

Теперь же от криков болит голова.

Продолжишь буянить – позвоним 02!»

И Аист Антон сокрушенно вздыхает,

Покорно уходит, в гнездо залезает…

И слышится треск, и, на солнце сверкая,

Со скошенной крыши, как птица большая,

Антенна летит – прямо вниз, на газон.

И крики несутся: «Негодник Антон!»

................................................................................................................................................................

Андрей Шабардин (г. Электросталь)

***

Колышется ветром разбитый

Свет лунный в хрустальной воде.

И голос, казалось забытый

Вдруг словно является мне.

Он слышится в шёпоте ветра.

Но слов не могу разобрать.

Мы снова не слышим друг друга,

Как прежде не можем понять.

…............................................................................................................................................................

Сергей Кузнецов

***

Еще один день на Земле проживаю,

Еще один миг я в судьбе прожигаю,

И радуюсь солнцу, деревьям и птицам,

И радуюсь детям, их ангельским лицам.

И снова бегу я на встречу с разлукой,

И снова ласкаю я милые руки,

Какое же счастье еще хоть мгновенье

Почувствовать нежность соприкосновенья…

Еще один день, - он как брызги фонтана,

В нем столько оттенков, - от форте до пиано,

В нем столько улыбок, надежды и веры,

Как жаль, что, увы, этот день не безмерен.

И вот уж к закату солнце клонится,

Я этого дня штрихи вспоминаю,

Жесты, слова, разговоры и лица…

А что будет завтра? Не знаю, не знаю…

Ролик со стихами автора (читает сам Сергей Кузнецов)

…...............................................................................................................................................................................

ФРАЗЫ

Александр ЗИБОРОВ (Самара)

…............................................................................................................................................................

Напоминаем условия литературного конкурса:

Принимаются произведения размером не более 5 000 знаков включая пробелы. Особо приветствуются сатира и юмор как в прозе, так и в стихах, миниатюрах, афоризмах. Годятся и эссе, и оригинальные истории из жизни. Можно с фотоиллюстрациями. Обязательно - с фото или шаржем автора.

Гонорар – слава на сайте КП — одном из популярнейших сайтов мира.

По итогам полугодия и года лучшие (ПАФ — победители авторского форума) получат награды.

Ведущие рубрики имеют право на сокращения и редактирование. Оформляя свои произведения для отправки, пишите над каждой из работ последовательно:

• «ПИФ. Для публикации». Несколько слов о себе.

• Имя (или псевдоним) автора.

• Город (страна) проживания.

• Заголовок.

• Текст (в Word, Standard, безо всяких украшательств, выделения шрифтом и центровки,

• подряд).

Отдельно, приложением (а не ссылкой на сайты!) - фото автора или шарж, названный именем (или псевдонимом) автора.

В названии электронного письма указывайте ПИФ (или PIF). Отправляйте сразу на оба адреса: vars@kp.ru , grat@kp.ru

Подведение итогов — в августе 2012 года.

Удачи!